Lessy - Мое удовольствие (Monplaisir Palace)

Ага-ага!!! Прям хоть сейчас новый барский дом строй. Когда же пенсия-то???

Да че там осталось! День простоять да ночь продержаться! :-))))))))

Может раньше возьмешься? :-)

Поздравляю с чудесными подарочками!!!!!!!!! Скорее всего твоя феечка Даша DanaFox ))))

Тоже думаю, что Даша. Раз прозвучало Краснодар

утонула в восторгах от бельгийских кружев )) пятый раз захожу полюбоваться)))

Страна воображаемых друзей. В японской деревне живут 35 человек и 150 тряпичных чучел
http://lenta.ru/photo/2015/03/19/scarecrowjapan/#2

Олеся, это действительно от меня, я очень рада что смогла вас порадовать... Простите, но открытку и магнитик забыла положить, поэтому и получилась посылка без подписи

Дорогие мои, хорошие! Со всеми расчудесными прошедшими праздниками. Сели мы тут семьей вспоминать наших дедов-прадедов, а также бабушек-прабабушек, которые их с войны ждали. Поревели от души. И вот что из меня выплеснулось...
Она всегда мечтала о дочке. А Бог давал мальчишек. Первенец, Михаил, появился в 1918-м. Затем - Леонид, Владимир, Николай, Александр и Сергей. Младшего сына она родила в 1938-м. Долгожданная Анечка появилась на свет перед самой войной, но не прожила и трех дней. Ангелочком улетела в небеса, едва-едва успели окрестить. Еще двоих ребятишек приняла в семью, выудив из эшелона с эвакуированными.
Так прошла первая половинка ее жизни - матери-героини. А затем началась вторая: моей самой любимой бабушки.
Почему, ну почему я так мало могу вспомнить такого, что можно передать словами? Какие-то всполохи памяти: то ли быль, то ли сон.
Простудная осень. Наверное, мне нет еще и трех лет. Пуховый бабушкин платок крест-накрест с головы на грудь. Она только что вынула из русской печки противень с румяными пирожками. И сажает на их место - меня! В печи и жарко, и просторно, и пугливо. Меня выуживают, заворачивают в овчинный тулуп и разрешают поваляться на печной лежанке, куда в обычные дни залезать не велят. Темные сатиновые занавески отделяют это убежище с двух сторон. С одной, если отогнуть уголок, видно бабушкину кровать с горой подушек и блестящими шарами на спинке. С другой - вид на дедушкину половину с жесткой кроватью, к спинке которой намертво пристегнут старый кожаный ремешок – править бритву...
Черемуховая весна. Мне уже три и несколько месяцев. Бабушка ведет по берегу Омки на другой конец длинной-предлинной улицы, где я еще не бывала. Мы идем по важном делу - где-то там живет знахарка, которая непременно вылечит мой надорванный плачем или просто неверно вправленный в роддоме пупок. Знахарка еще и знатная ткачиха, у нее в полкомнаты старинный станок, на котором она собирает из обрезков тряпочек полосатые половики. Поэтому в оплату за будущий труд бабушка несет в корзинке несколько мотков, накрученных из ситцевых полосок. Меня кладут на лавочку, что-то шепчут над животом, наговаривают на старинный медный пятак и привязывают его пестрой ленточкой…
Жаркое-прежаркое лето. Купаться на речку меня не пускают по причине нежелания старших двоюродных сестер, которые уже начали «женихаться», присматривать за четырехлетней мелюзгой. Бабушка выставляет на двор, замощенный чугунными кольцами от русской печки, жестяное корыто и выплескивает туда пару ведер воды. Уговаривает потерпеть, пока солнце хоть немного нагреет колодезную стынь. Но ждать мочи нету! Брызги, визги от невозможности даже пять секунд спокойно простоять в ледяном корыте. Прыжок на прогретую летом чугунину, а потом опять в воду, в воду…
Зима полная снега и мороза. Омка под толстым льдом, наискосок от берега до берега – тропка не шире полозьев детских санок. Городская баня там, на противоположном берегу. Меня, закутанную в тулуп и башлык, везут мыться. В ногах - жестяной тазик. Я – уже девочка лет этак пяти и заранее стесняюсь, что нужно будет целый час сидеть в этом тазике на каменной лавке среди распаренных голых женских тел у всех на виду…
И опять лето – ближе к августу. У бабушки на высокой грядке созрел какой-то небывалый урожай огурцов. И она идет ими торговать, прихватив меня в помощницы. Сколько мне, шесть с половиной? Добраться до колхозного рынка бабушке не под силу: перетруженные за 70 лет варикозные ноги слушаются плохо. Мы переходим по каменному мосту через Омку на противоположный берег, где уже кончается деревенский Каинск и начинается городской Куйбышев. Пристраиваемся у двуэтажного купеческого лабаза на ступеньках аптеки. Торговать мне стыдно, да и боязно. Ну, как защитить бабушку, если вот тот милиционер сейчас подойдет и прогонит взашей? Он действительно подходит, принимает в подарок пупырчатый огурец, похрустывая, интересуется, велик ли барыш. И уходит на пост. Барыша точно хватит на пару стаканчиков мороженого – мне и бабушке …
Что-то каникулярное. Я уже москвичка лет десяти. Две улицы и все переулочки избеганы вдоль и поперек. И вот она, новая радость! Вдоль обочины, которой утром и вечером гонят стадо, приподнимая землю, прорезалось какое-то невиданное число грибов. Мы с подружкой хватаем по оцинкованному ведру и вмиг набираем с горкой: крепенькие, беленькие. Гордо тащу добычу бабушке. Та, стоя в воротах, морщится: «Фу, навозники», - и одним движением вытряхивает ведро шампиньонов под обрыв. Остается только вздохнуть и ведро нового сбора отнести к подружкиному дому. Ее бабушка, приехавшая на лето из города, понимает не только про грузди и подосиновики…
Второй курс университета. Первая серьезная практика в областной «Молодости Сибири». Выбиваю командировку по студенческим отрядам, раскиданным в Барабинских степях. Тайная цель - к бабушке, к бабушке! Почти четыре года мы не видались. Она совсем одна в доме, который дед срубил перед войной и из которого уже пару лет как ушел навсегда-навсегда. Поворачиваю железное кольцо замка-журавля на калитке, заворачиваю за угол к лавочке под окном терраски. И утыкаюсь в родные колени. Бабушка возвращается из каких-то своих воспоминаний в сейчас и узнает меня. Узнает с трудом, небыстро, но так счастливо-счастливо, что становится стыдно за свое долгое отсутствие и ее одиночество. Сразу начинает хлопотать, заводить непременные блины, которые будет печь на полувековой чугунной сковородке, смазывая ее самодельной кисточкой из петушиного пера. Спохватывается, что молока-то и нету. Долго ищет бидон - находит какой-то огромный, из прошлого, когда семья была многолюдной и ела взахлеб. И не отпускает меня одну, идет рядом, не замечая, как тяжело передвигаются больные ноги. Что мне добежать до магазина в конце улицы? Делов на пять минут. Но мы совершаем это путешествие вместе: долго, размеренно, присаживаясь отдохнуть почти на каждой лавочке. Бабушка стучится во все знакомые ворота, здоровается, гордо показывает меня, хвалится, как красотка новым невиданным платьем. Мне неловко, нетерпеливо. В магазине чувствую себя еще более неловко, когда продавщица наливает в супер-бидон молока на донышке. А бабушка счастливо молодеет…
Маруся РебенОк, вот как ее звали в девичестве. Помню ту фотокарточку из ее молодости, которую довелось держать в руках. Плотный картон, вензель единственного в Каинске фотоателье, смутный серо-черный отпечаток. На снимке 1917 года - чудная девушка в странном наряде: сибирские валенки и тулупчик, но на голове - украинский венок с лентами, а из-под тулупчика - понева. Хотя, что уж тут чудного? Они все были столыпинские переселенцы: и бабушка, и дед, и их прародители, и их товарищи. В новосибирские степи они приехали в начале 20-го века из донецкого Славянска, того самого, который война в начале 21-го века практически стерла с лица Украины. Как рассказывала бабушка, они гуляли вчетвером: две Маруси, Степан и Игнат. Парочки сложились так: Маруся-первая (бабушка) и Игнат, Маруся-вторая (бабушкина подружка) и Степан. Хиханьки-хаханьки, песенки-семечки. А когда девчатам исполнилось по шестнадцать и пришло время засылать сватов, Степан все переиначил.
Мария Трифоновна Коваленко, вот как ее стали звать после замужества. Свадебным подарком от Степана Денисовича стали дутые сережки-сердечки, которые бабушка не снимала во всю жизнь. В мой последний приезд в каинский дом над Омкой мы шушукались, как две закадычные подружки, рассматривая «богатства», которые бабушка вынимала из обитого латунными узорами сундука. Отрез довоенного шерстяного полотна. Серебряные сережки-столбики, которые она вынула из ушей в день свадьбы, заменив на «сердечки» от молодого. Фотографии сыновей. Похоронка с Ленинградского фронта 42-го. Открытки, которые она не могла прочитать, но разглядывала подолгу (безграмотная крестьянка, бабушка в ведомости о доставке пенсии матери-героини в 12 рублей ставила крестик). Когда сундучные богатства закончились, бабушка нагадала мне на картах «трефового короля» и пречудесных дочерей. Засуетилась, что в приданное непременно нужно отложить лучшую перину, пару подушек в наволочках с прошвами и алое стеганое одеяло. Мне было девятнадцать - ей 83.
Моя бесконечная Бабамаруся. Мое чудо и мое счастье. Моя вечная печаль от того, каким тяжелым был ее уход, и от того, что я не знаю, где искать ее могилу. Мне она отдала собственную недолюбленность и нежность, которой было переполнено ее сердце. Бабамарусина доброта переплескивалась через край, расцветала, заполняла все вокруг и казалась такой обыкновенной, что «ни в сказке сказать».
Она всегда мечтала о дочке. А я стала ее самой младшей внучкой. И поэтому, наверное, именно мне досталось – всё.

Ох, Лесенька...

Лейлочка, у меня вопрос есть шкурный ко всем белорусским девочкам. Бабушка моя драгоценная похоронена где-то в Могилеве в 1987 году. Дядька мой, который ее к себе забрал и хоронил, сам уже ушел в мир иной. С его семьей мы отношений не имеем. А как могилу бы разыскать-то???

Подумаем, Лесь.

Ох, Олесенька, читала и свою бабушку вспоминала... только твоя БабаМаруся была, а моя БабаМаня... А потом совсем сердце екнуло, как прочитала про Славянск Донецкой области. Мой дед, муж моей БабыМани, там погиб и там в братской могиле похоронен. Там и монумент стоял "Скорбящая мать" и имя его на одной из плит высечено было... теперь, наверное, все это тоже с лица земли стерто...

Лесенька, милая!
В глазах-слезы, в душе - свет.
Все мы- Бабушкины Внучки, на том и свет стоит.
И -чем мы старше, тем больше их души уже при жизни в нас понемножку входят и в нас начинают жить. У меня это -так. Вот прочла Ваше - а все такое родное-родное.
Спасибо Вам!

Какая Бабушка! И какой чудесный рассказ о ней!
Надеюсь, что вы когда-нибудь отыщите место её захоронения.
А фото бабушки в молодости покажете?

Так больно от всего от этого, прошлым летом вообще плохо было. Вот она - генетическая память...

Мне всегда казалось, что я ее душевный двойник. И практически все в жизни случилось, как она предсказала.

Ничегошеньки не осталось:( Только тот самый сундук и приданое (перина_одеяло_подушки). Это вообще ужасная история, ее последние два года жизни. Слезы, не заслужила она такого ухода...

вот ведь, чесались щеки,но я надеялась что от крема....бабамаша, моя бабушка, которую я любила и которая понимала меня больше всех...
очень душевно написано, спасибо.

спасибо, олесенька, прям в детство вернула, к бабушке, которая единственная любила просто так, а не за то, что я буду хорошая)) все бабушки тех лет такие- просто добрые и просто любящие, которых вспоминаешь, как счастливое детство, у которых просто сидишь на коленях, хоть минутку, а потом бежишь по своим " неотложные делам"..и совсем неважно, как их звали- маруся, маня или асма- бикя, как мою))) в конце жизни она дочь свою не узнавала, а меня спрашивала про всех моих друзей, детей, всё- всё знала))лежат теперь рядышком- папа и бабушка- самые мои любимые..

Лесенька, прочитала твою историю на одном дыхании и расплакалась..
Вспомнила свою бабушку, тихую, молчаливую все время о чем-то думающую...( Толи о жизни своей не удавшейся, может о молодости, или о нас с сестрой ...)