29 ноября выходит номер, посвященный династии Вяземских, одной из древнейших российских династий.

Именно поэтому мы так и не увидели в нём святой Иулиании Вяземской...

… Она красавица, лицом и душою благонравная, благочестивая…

«Автор этого дневника, Мария Илларионовна Васильчикова (по прозвищу "Мисси") родилась 11 января 1917 года в Петербурге и скончалась от лейкемии 12 августа 1978 года в Лондоне.
Она была четвертым по счету ребенком в семье из пяти детей и третьей дочерью бывшего члена Государственной Думы IV созыва князя Иллариона Сергеевича Васильчикова и его супруги Лидии Леонидовны, урожденной княжны Вяземской.
Род Васильчиковых происходит от Толстых, от которых он отделился в XV веке. По преданию, родоначальником их был некий "Индрис", прибывший на Русь с сыновьями и дружиной "из Земли кесаревой" в середине XIV века и ставший боярином князей Черниговских. Его потомки переселились в Москву и с тех пор были боярами, сперва у великих князей, а потом царей Московских; последующие поколения Васильчиковых стали дипломатами, военачальниками, общественными деятелями и государственными людьми у императоров Российских.
Мисси покинула Россию с семьей весною 1919 года, и она росла беженкой в Германии, во Франции и в Литве, тогда еще независимой. Русские беженцы рассеялись по всему миру, но Франция, где Мисси провела свою молодость и училась, была перед последней войной несомненно центром общественной и культурной жизни русской эмиграции. И, несмотря на материальные лишения вследствие мирового экономического кризиса и массовой безработицы (первыми жертвами которых неизбежно становились иностранцы), эта жизнь била ключом. А так как в Советском Союзе, где царило большевистское лихолетье, бушевала волна культурного варварства, русская эмиграция имела основание считать себя носителем и хранителем того лучшего, что в прошлом дала их Родина.
Хотя, как и большинство русских беженцев, Мисси искренно полюбила культуру тех стран, куда ее бросала судьба, и хотя у нее был всю жизнь обширный круг друзей всех национальностей и она подолгу проживала то тут, то там, никогда она и не помышляла об ассимиляции и не отреклась от семейных традиций, так тесно связанных с Россией и русской культурой.
Сначала в Баден-Бадене, а затем в Париже она немедленно находила русских родственников и друзей, слышала постоянно русскую речь, молилась в русских православных храмах, справляла русские праздники, посещала русские спектакли и концерты и, позже, собрания, участвовала в русских любительских вечерах. Иными словами, она постоянно подвергалась влиянию той "русскости", проявление которой даже у тех, кто родился и вырос за рубежом, так поражает многих. В итоге всю свою жизнь и в любых условиях Мисси оставалась русской православной женщиной. И эта особенность ее существа постоянно проявляется и по ходу ее дневника.
В 1932 году семья покинула Францию и поселилась в Каунасе, тогдашней столице Литвы. Проездом оказавшись в Германии, они стали свидетелями прихода к власти Гитлера и первых бесчинств нацистов. Воспоминания об этом были неизгладимы. Впоследствии - когда она стала писать свой дневник - этому этическому неприятию любого тоталитарного режима суждено было выявиться с особой силой.
В Литве, где перед революцией находилось любимое имение Васильчиковых и где ее отец начал свою государственную службу как губернский предводитель дворянства, а затем как член IV Государственной Думы, Мисси впервые познакомилась с природой и специфическим образом жизни и атмосферой Восточной Европы, столь отличными от Запада. И в Литве же Мисси начала свою трудовую жизнь, поступив секретаршей в английское посольство.
Но уже в 1938 году ей пришлось уехать в Швейцарию, ухаживать за смертельно больным туберкулезом старшим братом Александром. Когда осенью 1939 года разразилась Вторая мировая война, 22-летняя Мисси и ее 24-летняя сестра Татьяна (ныне вдовствующая княгиня Меттерних) находились в Германии, где они проводили лето у приятельницы их матери, графини Ольги Пюклер, в Силезии. Остальные члены семьи были разбросаны кто где: родители и младший брат, 20-летний Георгий (по прозвищу "Джорджи") проживали еще в Каунасе, где вскоре Красная Армия начала занимать стратегические позиции; а старшая сестра, 30-летняя Ирина - в Италии.
В те годы в результате массовой безработицы иностранцу было практически невозможно найти какую-либо работу в западных демократических странах. Только в фашистской Италии и в гитлеровской Германии экономический кризис был более или менее преодолен вследствие развертывания крупномасштабных строительных работ и интенсивного вооружения. Поэтому только там, обладая желанными квалификациями, литовские гражданки, сестры Васильчиковы, могли найти себе работу.
В январе 1940 года они переехали в Берлин. Дневник Мисси начинается с прибытия сестер в столицу Третьего рейха, где жизнь, в эту первую зиму войны, если не считать затемнения и строгой карточной системы, была еще сравнительно "нормальной". Поэтому начало дневника удивляет своей "светскостью". Лишь с апреля 1940 года и с немецким наступлением на скандинавские и западные страны сама война, со всеми ее ужасами и последующими нравственно-этическими конфликтами, понемногу начинает занимать в дневнике все большее место, с тем, чтобы под конец вытеснить все другое. И параллельно читатель замечает, как сама Мисси "зреет" - от умной и наблюдательной, веселой, но слегка наивной и беспечной молодой девушки к бесстрашной, но уже вполне все осознающей, все понимающей и глубоко переживающей молодой женщине.
Хотя Мисси не являлась гражданкой Германии, с ее знанием пяти европейских языков и секретарским опытом она довольно быстро устроилась на службу - сперва в Бюро радиовещания, а затем в Информационном отделе Министерства иностранных дел. Там она вскоре подружилась с маленькой группой убежденных противников гитлеризма, которые впоследствии стали активными участниками того, что вошло в историю под названием "Заговор 20 июля 1944 года". В те времена мало кто вел дневник - из элементарной предосторожности, - а после провала заговора и немногие существующие записи были, естественно, авторами уничтожены. Таким образом, чудом уцелевшая хроника Мисси, с ее тщательным описанием день за днем, а иногда час за часом безуспешной попытки графа фон Штауфенберга убить Гитлера и свергнуть его режим и последовавшей за провалом оргии террора, во время которой погибло много ее близких друзей и сотрудников, является чуть ли не единственным известным нам очным свидетельством этих страшных недель.
Спасшись чудом из пылающих развалин разрушенного бомбами союзников Берлина, Мисси провела последние месяцы войны, работая медсестрой в военном госпитале в Вене. Затем она вместе с госпиталем эвакуировалась в Западную Австрию, где ее и застал конец войны. Год спустя она вышла замуж за американского офицера П. Харндена, ставшего впоследствии известным архитектором, и жила во Франции и Испании. После смерти мужа, в 1971 году, Мисси переехала в Лондон, где она и скончалась.
За полтора года до своей кончины, будучи уже смертельно больной, Мисси вернулась в Россию, в тогдашний Ленинград, туристом. Там, войдя в здание ДОСААФ на Фонтанке, где наша семья жила перед революцией и откуда ее увезли восьмимесячным ребенком осенью 1917 года, она была тепло принята ветераном-адмиралом, который повел ее по всему зданию, и она даже посетила комнату, где родилась. Этому посещению суждено было стать последним ее прощанием с родиной.
Кроме дневника, Мисси больше ничего в своей жизни не написала. Ее служебные обязанности не представляли, собственно говоря, за редкими исключениями, большого исторического интереса. Но ей случилось быть там, где совершалась история, и точно к моменту, когда она совершалась, знать многих непосредственных видных участников событий и дружить с людьми, сыгравшими значительную историческую роль в Европе того времени. Более того, пользоваться их доверием. И как она сама говорила, потребность в дневнике в те критические годы была для нее почти физической - не фиксировать то, что происходило вокруг, было выше ее сил. Мисси вела записи систематически, отстукивая на своей машинке в министерстве впечатления о случившемся накануне. Лишь более длинные отрывки были написаны несколькими днями позже. Дневник велся на английском языке, которым она владела с детства. Написанные страницы прятались среди официальных бумаг, хранившихся в ее служебном кабинете. Когда их накапливалось чересчур много, Мисси их забирала и прятала или у себя дома или же в загородных домах друзей, где ей случалось гостить. Сначала она писала так открыто, что не раз ее начальники выговаривали ей: "Послушайте, Мисси, отложите свой дневник и давайте немного поработаем!" Лишь после провала заговора 20 июля она стала более осторожной - эта часть дневника писалась ею самой изобретенной скорописью.
Хотя бомбардировками были разрушены многие дома, в которых она поочередно проживала, и хотя к концу войны ей пришлось бежать из осажденной советскими войсками Вены, большая часть дневника уцелела.
Вскоре после войны Мисси расшифровала и отпечатала написанное скорописью и перепечатала начисто все остальное. Дневник оставался нетронутым более четверти века - до 1976 года, когда под упорным давлением брата и друзей и в свете некоторых других обстоятельств она, наконец, решила его опубликовать. Но и тогда она ничего не изменила по существу, внося лишь кое-какие стилистические поправки и заменяя кое-где звездочки именами. Мисси была твердо убеждена, что если дневник и заинтересует кого-то, то лишь потому, что написанный для себя, он был абсолютно спонтанным, откровенным и честным и отражал то, что она пережила. Изменяя что-либо в свете того, что узналось впоследствии или же с целью защитить чью-то репутацию или даже свои собственные, возможно неправильные суждения, она бы нанесла дневнику непоправимый урон. Мисси закончила подготовку дневника к печати буквально за несколько недель до своей кончины. Впервые он был издан в Англии в 1984 году1 и к 1993 году вышел на девяти языках и стал во многих странах бестселлером.
Мисси была очень скромна. Никогда в жизни она не смогла бы предвидеть триумфального успеха своего дневника (например, в США он является обязательным чтением на исторических факультетах нескольких наиболее известных университетов). Восторженные рецензии авторитетных обозревателей ее бы удивили и даже смутили, но и обрадовали бы. Действительно, согласившись наконец на издание дневника, она меньше всего искала личной славы. Главной ее мотивировкой было, с одной стороны, желание показать на живых примерах, что даже в условиях полного беззакония, безнравственности и тотального террора любой человек, независимо от своего социального происхождения и политических убеждений, может, лишь бы он этого хотел, жить бесстрашно, с достоинством, честно; а с другой стороны, рассказать о тех многочисленных мужчинах и женщинах, которые в гитлеровской Германии и в занятой немцами Европе нашли в себе мужество сказать "Нет!" преступному тоталитаризму и, во многих случаях, поплатились за это жизнью.
Русского читателя, возможно, несколько удивит неоднозначное отношение Мисси к войне, к воюющим сторонам, к немцам, к союзникам, к России, к Советскому Союзу, к своим русским - советским соотечественникам, - которых, кстати, она никогда не переставала такими и считать. Но, будучи, как и все мы, искренней русской патриоткой, она никогда не поддалась искушению отождествлять "Россию" и "русских" с СССР, с большевистско-советским режимом и его официальными представителями. Равно как она решительно отвергала нацизм, так же одинаково решительно она отвергала коммунизм, и по тем же причинам.
Так, когда идет речь о страданиях русского народа или о его героизме, она инстинктивно пишет именно "русский". Как она так же инстинктивно пишет "советский", когда идет речь о постыдных действиях СССР! Причем ее неприятие обеих систем было гораздо глубже, чем чисто политическим. Оно носило нравственно-этический характер. Потому то, что творили нацисты в России, вызывало ее возмущение как у русской патриотки, но не в большей мере, чем преследования евреев теми же нацистами в самой Германии или их местными приспешниками в оккупированных странах, или, под конец войны, зверства и насилия, учиненные Красной Армией и НКВД в Восточной Европе и занятой ими части Германии. Повешенный нацистами, ее шеф в Министерстве иностранных дел, Адам фон Тротт, в письме жене как-то писал о Мисси: "В ней есть что-то... позволяющее ей парить высоко-высоко над всем и вся. Конечно, это отдает трагизмом, чуть ли не зловеще таинственным... " Тротт верно уловил дилемму Мисси в последнюю войну: несмотря на ее привязанность ко всему русскому, для нее, пожившей уже во многих странах, дружившей с людьми самых различных национальностей, не существовало генетического понятия "немцы", "русские", "союзники". Для нее существовали только "люди", отдельные личности. И их она делила на "порядочных" и "достойных уважения" и "непорядочных" и "не достойных уважения". Доверяла, дружила она исключительно с первыми. И они же искали ее дружбы и ей доверяли. Чем, конечно, объясняется тот факт, что, не будучи немкой, она оказалась в курсе такого сверхсекретного предприятия, как подготовка покушения на жизнь Гитлера в июле 1944 года. По-видимому, именно это и объясняет сегодня успех ее книги во всех странах, где она издавалась, и у всех ее читателей, как и продолжающееся обаяние ее личности еще теперь, полвека спустя после описываемых ею событий.
Георгий Васильчиков»