Шереметьев Василий Павлович (1922-1989), последний мужчина из династии Шереметевых, оставшихся в России.
На Василия Павловича, родившегося в 1922 году, выпала самая середка «железной» сталинской эпохи. Он был желанным, ласкаемым ребенком «позднего брака». Отец его, Павел Сергеевич Шереметьев, женился на дальней родственнице своей, Прасковье (знаменательное для рода Шереметьевых имя!) Васильевне Оболенской, пройдя в своей жизни сквозь многое, потеряв дорогих близких и друзей. Обоим им было без малого по сорок лет к моменту рождения сына. Преждевременно поседевший, оставшийся к тому же без крова (В что ни на есть год рождения Василика, как называли в семье нежно запоздалого «наследника – хранителя титула», семью Павла Сергеевича выселили из Остафьева (родового имения, где он работал смотрителем и хранителем музея! – автор.). Внук графа Шереметьева тихонько перевез семью к стенам Новодевичьего монастыря, хотя ему и предлагали квартирку на Садово-Спасской. Выбрал местоположение поближе к предкам, заброшенные могилы которых нуждались в уходе. Вместе с четой Шереметьевых поселилась и сильно преданная им няня, Феодосия Никитична Макарова, не покинувшая семью до самой смерти. Разгромленный «всеобщим революционным переселением» Новодевичий монастырь напоминал циклопический неспокойный муравейник: куда ни кинь сновали студенты, ученики фармацевтического техникума, слушатели каких-то курсов; и любой день людей становилось все больше: странных, шумных, неопрятных, бесцеремонных, громко говорящих в любое время дня и ночи. Вот как описывает это пристанище Шереметьевых в течение тридцати с лишним лет, одна из современных исследовательниц истории графского рода, А. И. Алексеева:«Это была горенка - труба, взметенная ввысь едва-едва не на восемь метров. Там летали птицы, вольно завывал ветер, зимой – мороз, летом – жара. Вразброс лежали старинные фолианты, свитки, а на стене, закрытая шелковой кисеей, висела картина, семейная реликвия – Рембрандт».Глава семьи, Павел Сергеевич, каждое начало дня отправлялся куда – либо по делам. Начались восстановительные работы в Останкино – он увлеченно консультировал. Жизнь была напряженная, беспокойная, безденежная. Чтобы как-то прокормить семью Павел Сергеевич зарабатывал более того тем, что делал паспарту* (*рамки для фото и документов – автор) по заказу музеев. Немного занимался живописью, писал. Одна из удач Шереметьева – художника - портрет Сергея Львовича Толстого, с которым они встречались зачастую и полно беседовали.А в юбилейный пушкинский год – не предвещающий ничего доброго 1937 - Павел Сергеевич, основательно пересмотрев домашнюю коллекцию, подарил несть числа вещей, связанных с именами Пушкина и Вяземских (матерью Павла Сергеевича была родная внучка П.А.Вяземского, княжна Екатерина Павловна, в замужестве – Шереметьева. Она связала собою две значимых нити двух прославленных родов – автор.) музеям.Расставался Павел Сергеевич с семейными реликвиями нетрудно, истинно «по-шереметьевски», потому что значимо все это было не только для него, но и для истории!Тяжестью на сердце ложились только нескончаемые известия о расстрелах, арестах, ссылках близких ему людей!В одну темное время суток были взяты Оболенские – брат жены, Владимир Васильевич и его супруга, Варвара Александровна, остались сиротами их дети – Николай и Лиза. Надо было пособлять и им. Вестей от родных затем ареста Шереметьевы так больше и не получили: Оболенские вскоре были расстреляны. «Великий терпеливец», «князь Мышкин» - как его называли близкие и друзья, - он все бесчисленные удары судьбы сносил самым мужественнейшим образом, и продолжал, по мере сил, работать завещанное отцом и предками. Одевался он так, что его, порою, принимали за нищего, и все-таки для беседы с ним, в его холодную башню стекались умнейшие люди, в их числе были: А.Ф. Кони, В. Вернадский, В. Вересаев, Павел Корин, художники, издатели, актеры... Вот в таковой атмосфере: жизненной горечи, семейных легенд, чтимых преданий, страстного и трепетного поклонения и служения Искусству и Красоте и вырос мелкотравчатый Василик, Василий Павлович Шереметьев, молодой граф, продолжатель рода.Павел Сергеевич с детства рассказывал ему о преданиях и предках Шереметьевых, в особенности как собак нерезаных – о бабушке Прасковье Ивановне – особенно чтимой в семействе, - и писал в одном из наставлений сыну:« Будь верен преданиям рода нашего Шереметьевых, служивших независимо и открыто Родине и дорогому нашему крестьянству, носителю смиренному исконных наших заветов. Избави Бог тебя от суетности и гордыни!»
Василик, по воспоминаниям людей его знавших, был особенным, хотя существование его была обычною, трудною, как у всех в те годы.Жил в общежитии, не знал гувернеров и воспитателей (это у отца и дядей были наставниками Н. С. Гумилев и В. К. Шилейко! – автор.), учился в школе рабочей молодежи второй ступени. Но, как вспоминает его знакомая, М. Заславская, «в его отношениях к девушкам и женщинам было что-то рыцарское и кот наплакал восторженное. Он был таким как все. И не таким. Подавал даме пальтецо. Открывал двери. Целовал руку. На танцах был лучшим партнером, танцевал более того сложную для других мазурку, но в разговорах «с партнершей» был сдержанным и более того робким, не в образец другим... Ему весьма нелегко было пособлять. Но сам он, если у него заводились гроши, помогал всем и тратил щедро, «по-графски». Рядом с ним любая дама чувствовала себя королевой... Было в нем что-то истинное... дворянское. То, что зовут - породою. Многие не понимали его. Но – уважали. Можно вымолвить - любили. А глаза у него были такие светлые, прозрачные, чистые, такая в них была душевная аккуратность, что иные не выдерживали его взгляда».Василий Павлович унаследовал от предков своих художественную натуру, тяга к Красоте, к живописи. Незадолго до войны поступил в педагогический институт на художественно – графическое отделение. Листали старинные книги и документы в высокой, промозглой веснами и зимами, жаркой летом «шереметьевской башне», осмотрительно касались пальцем рамы, в которой радостно рембрандтовское полотно – талисман, святыня семьи!Оно также говорило о Торжестве Духа – картина называлась «Христос, Мария и Марфа». «От картины этой, – пишет А. Алексеева, - казалось, шла некая тайная мощь, которая укрепляла Шереметьевых, они находили в ней утешение. Мария и Марфа – два символа, Духа и Материи, и в этом содержится весь толк, вся сущность жизни».У Шереметьевых преобладала в жизни Духовность. Всегда и во всем. Да ещё - Высшее понятие Долга и Чести, что ведомо - не каждому, но знаемо – Многими из Лучших!
| Фото: |
Знаменитые Династии России №1 - Шереметевы 026.jpg [ 85.35 Кб | Просмотров: 9216 ]
|
|
.